– Мам, это Панкрат.

Воробьев поклонился.

– А это моя мама, Валентина Архиповна, – представила мать Лидия. – Мам, забери детей с улицы, пусть поиграют в саду, а мы почаевничаем в горнице.

– Проходи, мил человек, – низким голосом проговорила Валентина Архиповна, окидывая Панкрата одновременно понимающим, оценивающим и вопросительным взглядом. – Самовар уже готов, стол накрыт. Лид, ты уж сама поухаживай за гостем, а я к Василию Поликарповичу схожу, с детьми.

– Только не задерживайся, им спать скоро.

– Будь спокойна, лягут сами.

Еще раз посмотрев на Воробьева, мама Лиды забрала детей и ушла с ними в соседний дом.

– Хорошая у тебя мама, – сказал Панкрат.

– Не жалуюсь, – отозвалась Лида, смущенная тем, что мать фактически призналась в ожидании дочерью гостя. – Ну, что стоите, заходите в хату.

– Только руки помою.

Панкрат умылся под рукомойником, висящим во дворе, возле погреба, прошел в горницу, где на столе действительно попыхивал парком самовар и были расставлены чашки и блюдца для двух человек, стояли вазочки с сахаром, медом, вареньем, печеньем и воздушными пирожными с кремом, явно сработанными в домашних условиях. Лида уловила взгляд Воробьева, покраснела. Он понял, что не ошибся: его здесь ждали.

– Отлично! – потер он весело руки. – Давно не пил чай с медом и пирожными.

Они сели за стол, поглядывая друг на друга, не зная, о чем говорить, с чего начать, словно школьники на экзамене, потом встретились глазами и рассмеялись, чувствуя облегчение. В принципе ничего особенного изрекать и не надо было, их чувственно-эмоциональные сферы уже соприкоснулись и приняли друг друга, а общение было уже делом вторым.

– Можно, я за тобой поухаживаю? – предложил Панкрат.

– Нет уж, ты гость, – серьезно возразила женщина, – в здешних обычаях не принято гостей понуждать. Может быть, поужинаешь? Есть щи, пельмени, питье – юрага, квас, молоко.

– Тащи пельмени, – подумав, махнул рукой Панкрат.

Лидия радостно и недоверчиво привстала.

– Только придется подождать несколько минут, пока я сварю пельмени в приспешне.

– Где?

– Здесь так называют кухню.

– А что такое юрага?

– Сыворотка, остается после сбитого масла.

– Неси.

Лида упорхнула из горницы, принесла из погреба кувшин с холодной юрагой – зеленовато-беловато-прозрачной жидкостью – и снова убежала на кухню варить пельмени. Воробьев напился – сыворотка оказалась очень вкусной, зашел было в «приспешню» предложить помощь, но был выдворен и стал рассматривать семейные фотографии, развешанные по стенам горницы в рамочках под стеклом.

Через десять минут Лида принесла тарелку самодельных пельменей, литровую банку сметаны и стала смотреть, подперев кулачками подбородок, как гость уплетает ужин.

Панкрат ел с удовольствием, заставил ее рассказать историю семьи, кое-что сообщил о своей, потом они пили чай и беседовали так, будто были знакомы с детства, будто переступили некий порог, разделяющий обоих.

– Вот ты говоришь, что служил в спецвойсках…

– В разведке.

– Ну, все равно. Значит, воевал? Где? Или не пришлось?

– В принципе я побывал везде: в Афганистане, в Чечне, в Абхазии, в Карабахе и в Таджикистане. Короче, во всех «горячих точках» СНГ. Но я не воевал. Разведка – совсем другое дело.

– Все равно это война. Ведь тебя же могли убить?

– Это да, сколько угодно, – согласился Панкрат.

– А где было страшней всего? Можешь рассказать какой-нибудь случай?

Воробьев мог припомнить не один такой случай, когда его запросто могли убить или ранить, но из страшных больше всего запомнился один эпизод в Таджикистане, когда обкурившийся наркотой таджикский боевик при передаче автобуса с женщинами и детьми вдруг выхватил гранату и заорал, вращая глазами:

– Взорву всех! Отойди! Взорву! – и сорвал чеку гранаты.

Автобус сопровождали спецназовцы ФСБ, Воробьев со своей группой оказался рядом с КПП, где происходила передача, случайно и, в общем-то, ни во что вмешиваться не собирался, да и угрожали не ему, а таджикским беженцам, соотечественникам «славного бойца революции», но в тот момент ему стало страшно. Не за себя – за женщин и детей. Терроризм в любом виде – явление подлое, гнусное и трусливое, поэтому так свободно жертвует женщинами, стариками и детьми. Этот боевик исключения не представлял.

– Как его зовут? – быстро спросил Панкрат у растерявшихся соратников боевика; на решение оставались секунды.

– Ахмад, – ответили ему.

Панкрат, одетый в такой же пятнистый наряд, что и остальные, бросил свой автомат подчиненному, достал сигареты, сунул одну в зубы и так с пачкой в руке направился к автобусу. В десяти шагах от орущего боевика окликнул его:

– Ахмад, закурить хочешь? Дай огоньку, а то спичек нет.

Черноволосый, лохматый, бородатый, давно не мывшийся «солдат оппозиции» замолчал, оглянулся, продолжая сжимать поднятую над головой гранату побелевшими пальцами. Панкрат, излучая дружелюбие, приближаясь к нему с виду неторопливыми шагами, протянул ему пачку сигарет.

– Держи, отличные, настоящий «Кэмел».

Выпучив глаза, боевик перевел взгляд с лица Воробьева на сигареты, и в то же мгновение Панкрат рванулся вперед, как спущенная тетива лука. Правой рукой он перехватил кулак таджика с гранатой, левой же нанес мощный удар в грудь, с хрустом ломая ему ключицу. Боевик тонко взвизгнул, выпуская гранату, оцепеневшие зрители – спецназовцы, десантники, солдаты КПП, боевики – бросились на землю, но Панкрат подхватил гранату и отшвырнул на десяток метров в сторону, за стену густого низкорослого кустарника. Взрыв никого не задел, лишь у автобуса вылетело заднее стекло от воздушной волны, да осколками посекло кустарник.

– Берите своего приятеля, – сказал Воробьев, небрежно опуская потерявшего сознание боевика на дорогу, хотя у самого часто колотилось сердце и рот пересох от желания убить идиота на глазах у всех…

Но всего этого Панкрат Лиде рассказывать не стал. Только подтвердил, что страшно ему было не один раз.

Лида и дальше, наверное, продолжила бы расспросы на заинтересовавшую ее тему, но в это время в сенях хлопнула дверь и на пороге горницы появился Егор Крутов в футболке и шортах, босиком.

– Я так и знал, – сказал он не слишком приветливо, окидывая взглядом замерших, будто их поймали на краже сметаны, молодых людей. – Ты что, совсем голову потерял?

Панкрат открыл рот и закрыл, беспомощно посмотрел на Лидию, впервые не зная, что ответить. Вместо него это сделала хозяйка.

– Ну-ка не кричи на него, – строго сказала она. – Не у себя в казарме командуешь. С чем пожаловал?